Имя.
- истинное имя: Bellphegor Argentum Snake| Бельфегор Аргентум Снэйк, имя первой сути, данное при рождении. [В демонологии Бельфегоор - имя демона, помогавшего делать открытия; Аргентум же с латинского означает серебро; Снэйк по-английски змея].
- второе имя: Flüstern | Флюстарн, шепчущая. Имя второй сути, данное отцом.
- приевшееся прозвище: Menolli | Менолли, перевода не имеет.
- кличка, чаще всего используемая, как оскорбление: Ведьма, за глаза в прямом смысле этого слова.
- забытое: Серебристая, данная мастером кличка. Никому более она себя так называть не позволяет.
- сокращения: Bell | Белл; Mell | Мелл; Flü | Флю. Не любит, когда её называют Olli | Олли.

Вид. Раса. Пол. Возраст.
Архидемон [ранее - демон хаоса] женкого пола; 1021 год от роду, выглядит где-то на шесть-семь лет.

Облик.
Сохрани мое фото на книжной полке.
Там я в старом пальто, с сигаретой во рту.
Через миг разорвусь на осколки
И наполню собой пустоту.
Нет ничего необычного, лишь тусклый свет таких, вроде бы, необычных серебристых глаз, таких же блеклых, как и её душа, да тихого, почти шепчущего голоса. Размеры её сравнительно невелики, и в совокупе с длинными худыми лапами - это просто чудо-устройство для бега на большие расстояния. К шести годам мышцы заметно окрепли, что позволяет ей развивать неплохую скорость, что и отличает её от обычных одиночек - скорость, что в крови. Все в ней выдает шпиона и, возможно, даже убийцу: и плавные гибкие движения, и тихая поступь, и изучающий взгляд из-под полуопущенных век - часто щуриться, не в силах смотреть на свет, -  и слишком уж тонкие клыки, не свойственные воинам, да и большинству волков, зато отлично подходящих демону.
Шерсть её имеет черный окрас; на морде, спине и задних лапах мелькают серебристые волоски, что придает её облику некую загадочность. Не особо пушистый длинный хвост. Вытянутая морда кончается черным носом, на голове красуются два заостренных уха. Огромные крылья летучей мыши под цвет шерсти начинаются откуда-то со спины и заканчиваются на плечах передних лап. Как и у нормальной летучей мыши, увенчаны черным коготком. Расчетливость в каждом движении, легкость в лапах, слишком много холода - вот-вот заледенеет след. Она сама себе не соответствует, неправильная, запутанная, туманная. Натянутая улыбка, иначе бы тонкой линии губ вообще было бы невидно. Она выглядит слишком усталой со стороны, и в глазах нет уже того огонька, что был в детстве. Всё скучно, обыденно и однообразно.

Поведение.
Сквозь тревожные сумерки - дым сигарет.
Отражается в зеркале нервное пламя свечи.
Я сижу за столом, на столе – пистолет.
Я играю в игру для сильных мужчин.
Она хотела бежать, бежать как можно быстрее. Но радуга оказалось недосягаемой и небо кричало горазд громче, чем ей показалось тогда. Падая, вставая, снова падая и снова вставая, она не может прервать этот замкнутый круг - сил не осталось. Столько времени утекло с тех пор, а она всё никак не может забыть. И снова мысли, снова эмоции, туманные, но такие правдивые, словно легенды. Они мучают, они рвутся наружу, сжигая, испепеляя. Она привыкла уже и перестала боятся сама себя. Приклеив к себе неизменную улыбку, она больше не плачет, нет. Она просто уходит в ночь, оставляя после себя лишь теплое дыхание и свет луны в беззвездном небе. Она ищет тишину, слепо, глупо, и не может найти счастье. Она, вроде бы, жива, а вроде бы уже нет. Она не здесь, она где-то там, за горизонтом, ловит белых бабочек. Смешивая их пыльцу с чернилами, рисует пальцем по стеклу странные знаки, только ей понятные. И танцует под луной, вспоминая прошлые дни, когда все было так хорошо и разочаровывается в себе вновь и вновь. Но изменить-то все равно ничего не может. Она - это просто обложка, черно-белая, выцветшая, скрывающая за собой яркие странички. Это был её контракт, контракт с дьяволом, и договор был подписан чужой кровью. Она сдалась, она отдалась потоку ветра, лишь бы забыть, лишь бы не чувствовать каждую ночь одно и то же. Эта боль, эта чертова боль вгрызается в те лоскутки души, что еще остались где-то внутри. Это раздражало, действительно раздражалось, но убежать от этого некуда. Кажется, она слишком часто проверяла этот мир на прочность и в конце концов что-то сломалось в ней. Что-то очень важное, кажется, а может и нет. Она заблудилась в темных туннелях своего внутреннего мира, она потерялась среди тысяч паутин. Ей не страшно, что её не найдут, ей страшно вновь остаться в одиночестве. Это такое одиночество, когда даже прохожих рядом нет. Это самое страшное, и звезды с неба шепчут ей такую судьбу. Проклиная небо, она, спотыкаясь, бежит. Вновь, черт знает куда, лишь бы исчезнуть. Стук сердца, скрипка души, буйство разума. Она не плачет, нет. Она смеется, как всегда, и пускай именно причин для смеха как раз-таки и нет. Точнее, их нет для окружающих. А она смеется над всем, будь то смерть или жизнь. Лишь бы не забыть, как звучит смех. Повторяя себе вновь и вновь, что пора бы уже выходить из роли шута. Что пора становиться чем-то большим, чем просто солнечное пятно. А ей не привыкать. Ведь она привыкла уходить чуть раньше, чем слишком поздно. Надо оставить прошлое позади, начать новую жизнь. Но она боится, боится забыть себя. Ту, настоящую, а не нынешнею. И выхода нет. Опять. Попадая во все ловушки, мерзкие липкие сети и черные дыры, расставленные специально для нее, она все же не понимает, что нить, которая связывала ее с этим миром, безвозвратно утеряна. Просто напросто разорвана. Разорвана слишком давно, чтобы попытаться что-то склеивать. И глупые ангелы, смеющиеся ей вслед, не понимают, что в душе она все тот же ребенок. Лежа на холодном и стеклянном, окровавленном полу закрывает глаза и исчезают звезды. Теперь ее совсем нет. Она предалась мечтам, и, повернувшись мордой к эйфории, она мечтательно, совершенно по-детски, загадывает одно желание. Единственное, именно то, которого она хочет больше всего на свете. Да, она сдалась, она осталась, это правда. И цепляясь за надежду, как за одежду репей, уходит все дальше от собственных желаний, от самой себя. В поисках правды, под стук дождя, вспоминая что произошло, крутить слова в голове и повторять: "Я вернусь, ты только дождись меня..." А дальше стрелки-часы, ее никто не понимает, и она тихо хмуря бровки понимает: пуля - дура... Она всегда любила быть одна, вдали от всех, вдали от этого мира и от глупых беспечных персонажей, населяющих его. И, наверное, она понимала, что все не так просто и это взрослое кино, куда она больше не вернется. Но она же обещала, она должна вернуться.
Иногда ей кажется, что она совсем сошла с ума, но нет, способность трезво мыслить все еще при ней, что, несомненно, радует. Много, много раз она хотела стать птицей, дабы улететь отсюда. Куда угодно, это неважно. Лишь бы улететь. Но осознание того, что это невозможно, со временем пришло, и это вывело её из детства насовсем. Ей больше ничего не снится, и сон её пуст и зачастую беспокоен. Слишком холодная и непонятная для одних, слишком резкая и скучная для других. Но никто, никто из них не знает её настоящую. Да и она, видимо, тоже забыла ту себя и вспоминать не собирается. Какой этот мир? Чему в нем верить? Она никогда не получит ответы на эти вопросы. Да и не нужны они ей, все равно по-другому смотрит на мир. Она может быть слишком грубой, но говорит лишь правду, пусть и режет от неё глаза. Гениально небрежна, не болтает о лишнем, скорее, молчит о самом главном. Привыкла уходить по-английски, как это делал её отец - с первыми рассветными лучами куда-то вдаль. Она не ищет себе друзей, ибо знает простую истину - жизнь, это игра, война, а в войне союзник всегда может стать врагом, как и будет под конец. Она знает, что после всех них останется только пепел да свет солнца из-за туч.
Сухость в голосе, припорошенная все тем же пеплом - уже не мед, уже не горит. Она перестала быть загадочной, тайна сбежала из её души, осталась лишь прозрачная оболочка. "Это никогда не кончится" - повторяет она раз за разом и, закрывая глаза, поворачивается спиной к ветру. Уходит, уходит опять, даже не попрощавшись, и не обещает более никому новых встреч. Она знает, что может умереть в любой момент, и смирилась с этим. Темная река, бегущая сквозь толщу камней - вроде бы невозможно, но вода всегда найдет проход. Такова жизнь.

Жизненный путь.
Непредсказуемы пересечения
И разветвления наших дорог.
Мы остаёмся на несколько жизней,
Чтобы однажды столкнуться в холодном метро.

Это было настолько давно, что сейчас, кажется, уже и не вспомнить.
Она родилась в этом лесу и с людьми никогда не встречалась. Они были для неё нависшей давно уже угрозой, но более никем - она не боялась, лишь насмехалась над их глупостью. Люди убивали природу вокруг себя, пытались её подчинить, а в итоге лишь губили её. Ну, что с них взять, с этих глупых созданий? Вот и Менолли не обращала на них внимания.
Родилась она, собственно, осенью. Холодало, опадали листья, и щенят в такое время уже не ждали. Близилась зима - рожать было опасно, ведь щенок в таком ничтожном возрасте мог не пережить суровых снегов. И действительно - из родившихся трех щенков зиму пережили лишь двое. Мальчик и девочка, Адриан и Бельфегор. Стая была удивлена, да, но щенки - это всегда хорошо. Вожаки не против, остальное не важно. Родителями её были, к слову, двое охотников. Миловидная пара, такая же, каких сотни. Ей повезло родится в стае, где волки жили друг с другом более-менее дружелюбно. С молоком матери она впитала в себя, что расизм - это, определенно, очень и очень плохо. И те волки с черепами вместо голов, что её окружали, ничем не отличались от неё. Так сказала её мать - значит, так оно и было. По крайней мере, так она думала, когда начала соображать.
Дество было размеренным и каким-то унылым: обучение сражениям, охоте, воинскому делу - все, как и обычно. Это угнетало и наскучило слишком быстро. Впрочем, годами выработанная тактика воспитания молодого поколения всегда была скучной. Однако, так думала именно подростающая Бельфегор.
Малышня подрастала, успешно пережив холода. Стоит заметить, что свою первую зиму Менолли запомнила, как что-то волшебно-невообразимое, невесомое. Пристрастие к снегу именно тогда в ней и проснулось, брат же относился к этому параллельно. Волчата росли довольно-таки быстро, и уже к пяти месяцам родители отдали их к наставникам. Менолли, будучи непослушной, всячески отказывалась слушаться каких-то неясных волков, что считают себя умнее всех. Таких она не переносила, видимо, с рождения - вся в отца. И когда уже родители отчаялись найти ей учителя, волк, что сам не так давно вышел из учеников, с удовольствием взял малышку под свою опеку. Он был всего на год старше, этот Арчер, но мудрость в его глаза изумляла. Он был единственным из всей стаи, кого свободолюбивая Бельфегор слушалась беспрекословно. На вопросы, как же у юного наставника это получается, он лишь безразлично пожимал плечами и все щурился-щурился-щурился. Постоянно, даже на охоте. Все потому, что цвет его глаз был слишком странным для окружающих его волков - медово-золотые с черными крапинками, они завораживали, затягивали, и это многих пугало. Волчица представляла, как он жил с этим в детстве - так же, как и она со своими серебристыми глазами.
Время текло, словно песок сквозь пальцы. Учитель, а, точнее, мастер, - именно так она его называла, - стал для нашей героини чем-то большим, нежели просто гуру. Возможно, те чувства можно охарактеризовать, как любовь, но, кажется, это было что-то выше этого. Но ничто не вечно. Однажды её мастер исчез, не оставив после себя никаких опознавательных знаков. Какое-то время Менолли пыталась его искать, но не было ничего, даже следов. Это пугало, но волчица держала себя в лапах - раз мастер так поступил, значит, так нужно было. Тогда она мимоходом подумала, что практически ничего о нем не знает, но не стала придавать этому особого значения. Ей было полтора года.
Дальше жизнь в стае как-то не заладилась. Наверное, потому, что за веря обучения у мастера она отдалилась ото всех, включая свою семью. Не было никого, кто был бы так же дорог ей, как исчезнувший наставник. Её называли ведьмой - той самой приевшейся кличкой-оскорблением. Её называли ведьмой те, кто всегда говорил ей, что все волки равны между собой. Те, кто убеждал её относится снисходительно к вражеской стае, ведь они не понимают всего в этом мире. Глубокая обида засела в душе юной Менолли, и она покинула стаю,  бросив прощальное «Я путь свой сама устелила пожарами.» Ей было чуть больше двух лет.
Куда она, собственно, ушла? Недалеко. Первой же ночью она продала душу дьяволу. Вот так вот просто, наивно, глупо, но - продала. Она хотела, возможно, встретиться с мастером? Или желала силы? Нет и нет, она ничего не хотела. Мыслей тогда не было вообще. А потом нужно было собрать триста душ, если хотела жить, а не существовать. Сколько лет у неё ушло на сборку этих душ? Уж и не сосчитать. Тело свое она никогда не меняла, лишь просила остановить его развитие, когда ей стукнуло шесть лет. Что ж, почему бы и нет?
Как получила первую душу предпочитает не вспоминать. Ощущения были какие-то расплывчатые, ядовитые. Помнит, как получила и крылья: как они продирались сквозь тело, эти новые кости, как покрывались кожей. Ощущение далеко не приятное, знаете ли. Она была демоном хаоса, что, определенно, поспособствовало некоторым раздорам в стае Раскхоу. Все-таки, свою стаю она, пусть и не так сильно, но любила. Родилась же там, как никак, да и мастер не был бы в восторге от бодобного. Помнит так же, как пыталась обуздать внезапно появившуюся силу огня; как он грыз её изнутри, черный, словно беззвездное небо, желая битвы. А спустя какие-то время она собрала стриста душ и смогла-таки выйти из-под контроля того архидемона, которому она продала свою душу. Тому отправительному типу, которого она, несомненно, убедила позже вести себя сней более осмотрительно.
Прошло немало времени, прежде чем она смогла осознать, что теперь её бессмертная жизнь вряд ли будет приносить ей сюрпризы. Она пережила всех, кого только могла. Сколько поколений прошло мимо нее? Сотня, не меньше. А она до сих пор не знает, что стало с её мастером - кем он был, кем она стал в последствии. Это угнетает, но она продолжает искать, ведь иного выхода нет. Кто знает, чем все это может кончится.

Принадлежность.
Ранее принадлежала стае Наршох, ныне же - одиночка.